ГлавнаяSL

Бытие индивидуума обязательно включает в себя как удовольствие, так и страдание. В то время как отсутствие бытия не приводит ни к каким негативным последствиям и позволяет избежать страдания. Несуществующий упускает блага, однако у несуществующего так же отсутствует и потребность в благе.
 По мнению Бенатара, «абсолютно любого страдания достаточно, чтобы признать вред появления на свет»

Артур Шопенгауэр утверждал, что ценность жизни, в конечном счете, отрицательна, потому что любые положительные переживания всегда будут перевешены страданием, так как оно является более сильным переживанием

Идея антинатализма не нова. В «Эдипе в Колоне» Софокла хор заявляет, что «лучшая доля — вовсе не родиться» («Не родиться совсем — удел лучший»).  Схожая мысль отражена в «Екклесиасте». На Востоке и в индуизме, и в буддизме существует негативное восприятие существования,  хотя там и не часто доходят до того, чтобы выступать против размножения. С тех пор различные мыслители признавали, что в мире слишком много страданий,  что побуждало их открыто выступать против деторождения. Самый известный из них — Артур Шопенгауэр, также были Петер Вессель Цапффе,  Эмиль Мишель Чоран и Германн Феттер.

«Жизнь моя была сущим адом, и я даже не знаю, что уже думать. Определенно, обречь кого-то на такую жизнь — наихудшее из преступлений  и серьезное попрание нравственности. Если бы не эгоистичное желание моих родителей, я сегодня не страдал бы от того, от чего зазря страдаю. Я бы схоронился в абсолютном покое не-существования. Но вот он я тут, проживаю эту каждодневную пытку».

Не нужно быть антинаталистом, чтобы впечатлиться этим посланием (которое я цитирую с разрешения автора). Кто-то, вероятно, скажет, что ситуация моего собеседника — случай исключительный, который не говорит о том, что нужно становиться радикальным противником деторождения. И все же сильные страдания — это нередкое явление, и потому антинатализм — это точка зрения, которую как минимум нужно воспринимать всерьез и рассматривать непредвзято.

Антинатализм — мнение меньшинства только потому, что он противоречит глубоко укоренившемуся биологическому стремлению иметь детей.  Однако именно поэтому мыслящие люди должны сделать паузу и подумать, а не поспешно отвергать эту идею как безумную или жестокую. Она не является ни тем, ни другим. Разумеется, искаженные формы антинатализма, в особенности попытки насадить его могут быть опасны — но то же самое можно сказать и о многих других точках зрения. При надлежащем толковании опасной идеей является не антинатализм,
а его противоположность. Учитывая то, сколько в мире горестей, лучше бы в нем не было невыносимой легкости рождения человека на свет.

Но даже если жизнь и не есть одно лишь страдание, появление на свет приносит достаточно вреда, чтобы называть деторождение нехорошей вещью.
Люди могут проживать жизни, которые на самом деле не следовало даже начинать жить, — даже не осознавая, что это так.

Если рассмотреть вопрос внимательно, становится очевидно, что в мире больше плохого, чем хорошего. Все дело в эмпирической асимметрии между хорошими и плохими вещами.
К примеру, масштаб ужасной боли гораздо больше, чем масштаб самых прекрасных удовольствий. Сравните мимолетную природу вкусовых и сексуальных удовольствий с длительным характером сильной боли.
Существует хроническая боль, например в пояснице или суставах, но такой вещи, как хроническое удовольствие, не существует.

Травма случается мгновенно, а восстановление длится долго. Эмболия и пуля могут свалить вас с ног в одно мгновение — и если вы не умерли сразу,  выздоровление будет небыстрым. Учиться можно всю жизнь, а забыть можно в одно мгновение. Разрушение проще созидания.

Когда жизнь протекает настолько хорошо, насколько это возможно в конкретных обстоятельствах, она все же гораздо хуже, чем может быть в идеале.
К примеру, знание и понимание — это хорошие вещи. Однако даже самые сведущие и толковые из нас знают и понимают несравнимо меньше, чем можно знать и понимать.

Потому — еще раз! — живем мы плохо. Если долголетие (при хорошем здоровье) — это хорошо, то наша ситуация все равно хуже, чем могла бы быть в идеале.

Оптимисты бодрятся и стараются сохранить хорошую мину при плохой игре, реагируя на эти наблюдения. Они утверждают, что,
хотя жизнь действительно содержит много плохого, плохое так или иначе нужно для хорошего.

Даже если вы считаете, что плохое нужно — видимо, для того, чтобы выше ценить хорошее, — вы должны признать, что без него было бы лучше.
Это значит, что жизнь была бы лучше без плохих вещей. То есть наша жизнь гораздо хуже, чем она могла бы быть.

Задаваться вопросом «не было бы лучше не существовать никогда?» — это не то же самое, что задаваться вопросом «не лучше ли умереть?»
В том, чтобы появляться на свет, нет никакого интереса. Но как только ты уже существуешь, у тебя есть интерес в том, чтобы не прекращать жить.

Есть трагические случаи, когда интерес в продолжении жизни перекрывается — зачастую с целью положить конец невыносимым страданиям.
Однако если мы говорим, что чью-то жизнь не стоит продолжать, плохие вещи в жизни действительно должны быть достаточно плохи, чтобы перекрыть интерес в том, чтобы не умирать. И напротив, поскольку интереса в том, чтобы появляться на свет, нет, ничто не мешает нам утверждать,  что лучше бы не появляться на свет вообще. То есть чтобы не стоило продолжать жить, качество жизни должно быть хуже, чем оно должно быть в случае, если мы говорим, что жить не следует начинать вообще. Этот феномен не исключителен: театральное представление может быть недостаточно плохим для того, чтобы свалить до его окончания, — но если вы заранее знаете, что представление будет плохим, вы не придете в театр вообще.

Чью-то жизнь лучше было не начинать жить, но это не значит, что ее не стоит продолжать жить. Если качество жизни человека по-прежнему недостаточно низкое для того,  чтобы перекрыть интерес в не-умирании, значит, эту жизнь все еще стоит продолжать жить, даже если текущие и будущие беды достаточны для того, чтобы утверждать,  что эту жизнь не стоило и начинать.

Неспособность отличать начало жизни от продолжения жизни — не единственное, что мешает людям понять, что в жизни больше плохого, чем хорошего.
Рождение и воспитание детей считается одним из самых глубоких и важных опытов в жизни человека — хотя и тяжким трудом, конечно. Многие люди заводят детей. По причинам биологическим или культурным — а также по любви. С учетом того, насколько деторождение широко распространено и сколько удовлетворения оно приносит,  и правда сложно воспринимать его как что-то неправильное и нехорошее.

Доводы против деторождения не должны основываться на точке зрения о том, что появление на свет всегда хуже, чем вообще никогда не существовать.
Достаточно просто продемонстрировать, что риск серьезного вреда для всех достаточно высок.

Кто-то пожелает последовать эпикурейцам: они отрицали, что смерть — это плохо. Однако даже если сбросить со счетов  смерть — что задача непростая, — множество чудовищных вещей могут выпасть на долю любого появившегося на свет ребенка: голод, изнасилование, насилие, тяжелое душевное заболевание, инфекционная болезнь, рак, паралич. Все это причинит много страданий, прежде чем человек умрет.  Будущие родители подвергают своих детей этим рискам.

Масштаб рисков очевидно варьируется — в зависимости от таких факторов, как географическое и временное расположение, а также пол. Однако риски сложно измерить.
Например, количество изнасилований значительно превышает статистические оценки. Также исследования душевных заболеваний, например депрессивных расстройств, тоже зачастую недооценивают риск. Частично потому, что некоторые из участников этих исследований еще не столкнулись с депрессией — она затронет их позже.
Но даже если и взять низкие оценки — общий риск бед, которые могут приключиться с человеком, все равно гигантский. Все это может грозить любому ребенку.
Риск развития одного только рака очень даже реален: в Великобритании эта болезнь затронет примерно 50 % населения. Человека, который подвергал бы такому риску или такому вреду других вне контекста размножения, сурово осудили бы. Такие же стандарты нужно применять к деторождению.

Все вышеизложенные аргументы критикуют размножение исходя из того, что рождение делает с человеком, который появляется на свет. Их я называю филантропскими аргументами в пользу антинатализма. Но есть и мизантропский аргумент. Этот аргумент отличается тем, что критикует деторождение на основании того вреда, который (вероятно) причинит миру созданный человек. Нормально предположить, что создавать существо, которое может причинить значительный вред другим, это плохо.

Средства, с помощью которых были убиты миллионы людей, угнетающе разнообразны. Среди них — закалывание, зарубание топором, повешение, удушение газом, отравление, утопление и бомбежка. Люди также совершают и другие ужасы в отношении своих сородичей. Например, угнетают, избивают, клеймят, калечат, мучают, пытают, насилуют, похищают и берут в рабство.

Оптимисты отвечают, что их будущие дети вряд ли будут среди тех, кто совершает подобное зло, и это правда: лишь небольшая доля детей станет совершать зверства  в отношении других. Однако большая доля человечества потворствует такому злу. Преследование и угнетение нуждаются в молчаливом согласии или соучастии множества людей.

Так или иначе вред, который люди причиняют другим людям, не ограничивается наиболее жуткими нарушениями прав человека. Повседневная жизнь полна непорядочных поступков, предательства, халатности, жестокости, обид, нетерпения, эксплуатации и нарушения личных границ.
Даже если все это не убивает и не наносит физических повреждений, оно может нанести существенный психологический ущерб — и не только. Подобный вред
в той или иной степени наносит каждый из нас.

Тем, кто не уверен в том, что ущерб, который среднестатистический ребенок нанесет другим людям, это аргумент в пользу того, чтобы поддержать антинаталистскую идею, следует обратить внимание на колоссальный ущерб, который люди причиняют животным. Ежегодно ради потребления убивается более 63 миллиардов наземных животных и, по самым скромным оценкам, более 103 миллиардов водных животных. Количество смертей и страданий ошеломляет.

Мизантропический довод не отрицает того, что помимо вреда люди могут творить и добро. Однако учитывая масштабы зла, добро вряд ли перевесит.
Есть отдельные случаи, где люди творят больше добра, чем зла, но с учетом склонности к самообольщению в этом отношении, пары, которые подумывают завести детей, должны скептически относиться к мысли о том, что именно их дети станут тем редким исключением.

По аналогии с теми, кто хочет завести питомца и должен взять собаку или кошку из приюта, а не разводить новых животных, те, кто хочет вырастить ребенка,
должны не размножаться, а усыновлять.

Разумеется, нежеланных детей не хватит, чтобы удовлетворить всех, кто хочет стать родителем, — а будет еще меньше, если те, кто производит на свет нежеланных детей, прислушаются к антинаталистам. Однако пока в мире есть нежеланные дети, их существование — это еще один аргумент в пользу того, что люди не должны размножаться.

Воспитание ребенка, биологического или усыновленного, может приносить удовлетворение. Если число нежеланных детей когда-нибудь достигнет нуля, антинатализм будет подразумевать лишение этой радости тех, кто признает моральный запрет на рождение детей. Это не значит, что нужно отвергать антинатализм. Блага родительства не перевешивают серьезного урона, который деторождение наносит остальным.